- Хочешь быть композитором и поэтом?
- Нет... но пока да... - поумничал я.
- Как тебя прикажешь понимать? - удивился Романов.
- Ну, пока хочу писать песни, а посвятить этому всю жизнь не планирую.
- Понятно. Для Людмилы Петровны надо бы написать еще что-нибудь, а то она сейчас самая популярная из ленинградских певиц, а с репертуаром проблемы, все приличное расходится в Москве среди тамошних. С Бивисом проблем больше не будет, а что нужно от меня - говори.
- Ничего не нужно, Григорий Васильевич. Достаточно Вашей просьбы. Я напишу еще.
Романов внимательно уставился на меня. Я же, делая вид, что не замечаю его взгляда, увлеченно потягивал чай из большой белой фарфоровой чашки и разглядывал ухоженный сад.
- Пауза затягивалась. Романов смотрел на меня, а я пил чай. Наконец, хозяин города, насмешливо произнес:
- Совсем ничего не надо?! Ну, тогда, хотя бы, спасибо тебе, - и опять выжидательно уставился на меня.
- Да, не за что, Григорий Васильевич, всегда рад быть Вам полезным. - я встал и выжидательно уставился на Романова, делая вид, что собираюсь прощаться.
- Садись. Тебя еще никто не отпускал. - Романов нахмурился и смотрел уже не слишком дружелюбно.
Я плюхнулся обратно на мягкий удобный стул и преданно уставился на Первого секретаря обкома.
- Ты мне кончай здесь "Ваньку валять", мал еще... - раздраженно бросил Романов. - Не надо ни поддержки, ни музыкантов, ни того, кто, хотя бы, твое мычание на ноты переложит? - не без издевки поинтересовался он. - Ты так к следующей пятилетке-то успеешь песенку написать?
Я спокойно и предельно дружелюбно ответил по всем пунктам:
- Поддержка мне не нужна, сочиняю я в одиночестве. Музыканты есть у Бивиса - целый оркестр. На ноты мелодию тоже он переложит, уже один раз это делал и, Вы сами сказали, что с ним проблем не будет. Песню я напишу за пару недель. Постараюсь сделать такую, чтобы Сенчина попала с ней на "Песню года".
- Высоко метишь, - все еще недовольно, но уже, остывая, пробурчал Романов.
- Так хорошей песне там оказаться не сложно, а плохую я писать не собираюсь. Вот поэтому мне ничего не надо. По крайней мере, пока не сделаю то, что пообещал.
- "По крайней мере"? - передразнил Романов.
Я примирительно улыбнулся.
Романов тоже усмехнулся и ехидно поинтересовался:
- А потом что попросишь? А то я вижу, ты парень не промах! Я это еще на соревнованиях отметил. С тобой ухо востро держать надобно, а то без штанов оставишь.
- Ну, что Вы, Григорий Васильевич, - я изобразил ужас, - как же Вы будете без штанов?!
Неожиданно возникший лед отчуждения растаял, Романов засмеялся, а за ним и я.
- Задумка у меня самая простая, - начал я, - я хочу создать современную молодежную группу, песни которой будут петь не только у нас в стране, но и на Западе. Я хочу, чтобы у нас были лучшими не только спорт, армия, балет и космос, но и песни. Чтобы не мы - под их музыку, а они - под нашу. Вот тогда все, что Вы перечислили, мне и потребуется. А сейчас что-то просить, пока я ничего не сделал и никому ничего не показал - глупо, нагло и "крохоборно" - не удержался я в конце.
Романов опять засмеялся, а потом, уже серьезно, сказал:
- Ладно, пиши и доказывай... потом посмотрим что для тебя сделать, а то "доброжелатели" у таких, как ты, быстро появляются...
Развалясь на заднем сидении "Волги", отвозившей меня домой, я лениво размышлял: "Слишком много событий за последние пять дней. Устал эмоционально и физически, поэтому так неровно провел разговор с Романовым. Его интерес ко мне примитивен и приземлен - парочка популярных песен для Сенчиной и "спасибо, мальчик!" А мне бы его главным союзником надо поиметь. Ни Щелоков, ни тем более Чурбанов лидерами государства стать не смогут. А больше я никого не знаю. Так что только Романов. По крайней мере, на данный момент. Поэтому будем ублажать дядечку, через тетечку... Тьфу... Вот бы еще сообразить, какую ей песню сварганить. "Маленькую страну" вспомнил сходу, а тут надо будет подумать - поискать в инете".
"Объяснение" с Лехой у меня состоялось еще в четверг. С вокзала мы поехали сначала домой, а затем майор на "Волге" отвез маму на работу. Мы же с Лехой поехали кататься по городу, благо у того был выходной. Сначала сытно позавтракали в кафе аэропорта Пулково, поскольку никакой другой работающей, в столь раннее время, точки общепита, не нашли. Там, между яичницей и сырниками, я рассказал Лехе о своих "московских приключениях", поразил воображение молодого парня живописанием охоты с Генеральным секретарем, и окончательно добил его сообщением, что скоро в его судьбе могут произойти глубинные изменения к лучшему. В глазах Лехи я прочитал бесконечную благодарность.
После завтрака мы поехали в "Гавань" и, по пути, мне не составило особого труда рассказать сказку о хранящихся там сокровищах. В моей версии все выглядело просто и почти безобидно: катаясь с друзьями в Репино на санках, мы стали свидетелями пожара. Горел большой деревянный дом и, пока пожарные его тушили, от сбежавшихся местных жителей мы узнали, что это дом одного умершего, около года назад, генерала. Наследников нет и даже некому сообщить о пожаре. Еще через пару дней я, из чистого любопытства, забрел на беспризорное пепелище и, в груде деревяшек недогоревшей поленницы, увидел что-то металлическое. Это оказался железный ящик в котором и были спрятаны деньги, золото и оружие. Ящик я выбросил, а найденные богатства спрятаны сейчас в нашем ангаре.
На светофоре Леха повернулся ко мне и, глядя в глаза, спросил:
- Это все правда?